Приступим же прямо к делу Современная наука делит по происхождению все мышечные движения на две группы – невольные и произвольные. Стало быть, и нам следует разобрать образ происхождения и тех и других. Начнем же с первых, как с простейших, притом, для большей ясности читателю, разберем дело сначала не на головном мозгу, а на спинном.

Глава первая. Невольные движения

Три вида невольных движений. 1) Рефлексы (в тесном смысле) на обезглавленных животных, движения у человека во время сна и при условиях, когда его головной мозг, как говорят, не действует. 2) Невольные движения, где конец акта ослаблен против начала его более или менее сильно – задержанные невольные движения. 3) Невольные движения с усиленным концом – испуг, элементарные чувственные наслаждения. – Случаи, где вмешательство психического момента в рефлекс не изменяет природы последнего. Сомнамбулизм, опьянение, горячечный бред и пр.

Чистые рефлексы, или отраженные движения, всего лучше наблюдать на обезглавленных животных и преимущественно на лягушке, потому что у этого животного спинной мозг, нервы и мышцы живут очень долго после обезглавления. Отрежьте лягушке голову и бросьте ее на стол. В первые секунды она как бы парализована; но не более как через минуту вы видите, что животное оправилось и село на стол в ту позу, которую оно обыкновенно принимает на суше, если спокойно, т. е. сидит, как собака, поджавши под себя задние лапы и опираясь на пол передними. Оставьте лягушку в покое, или, правильнее, не касайтесь ее кожи, и она просидит без движения чрезвычайно долго. Дотроньтесь до кожи, лягушка шевельнется, и опять покойна. Щипните посильнее, и она, пожалуй, сделает прыжок, как бы стараясь убежать от боли . Боль прошла, и животное сидит целые часы неподвижно. Механизм этих явлений чрезвычайно прост: от кожи к спинному мозгу тянутся чувствующие нервные нити, а из спинного мозга выходят к мышцам нервы движения; в самом же спинном мозгу обоего рода нервы связываются между собою при посредстве так называемых нервных клеток. Целость всех частей этого механизма совершенно необходима для произведения описанного явления. Перережьте, в самом деле, или чувствующий, или движущий нерв, или разрушьте спинной мозг – и движения от раздражения кожи не будет. Этого рода движения называются отраженными на том основании, что здесь возбуждение чувствующего нерва отражается на движущем. Понятно далее, что эти движения невольны; они являются только вслед за явным раздражением чувствующего нерва. Но зато, при последнем условии, появление их так же неизбежно, как падение на землю всякого тела, оставленного без опоры, как взрыв пороха от огня, как деятельность всякой машины, когда она пущена в ход. Стало быть, движения эти машинообразны по своему происхождению.

Вот ряд актов, составляющих рефлекс или отраженное движение: возбуждение чувствующего нерва, возбуждение спинномозгового центра, связывающего чувствующий нерв с движущим, и возбуждение последнего, выражающееся сокращением мышцы, то есть мышечным движением.

Пусть не думает, однако, читатель, что отраженные движения свойственны только обезглавленным животным; напротив, они могут происходить и при целостности головного мозга, и притом как в сфере черепных, так и в сфере спинномозговых нервов. Чтобы попасть движению в категорию отраженных, нужно только, чтобы оно явно вытекало из раздражения чувствующего нерва и было бы невольно. Таково, по крайней мере, требование современной физиологической школы.

В этом смысле, например, невольное вздрагивание человека от неожиданного звука, от постороннего прикосновения к нашему телу или от внезапного появления перед глазами какого-нибудь образа будет отраженным движением. И, конечно, всякому понятно, что при целости головного мозга сфера возможных отраженных движений даже несравненно шире, чем в обезглавленном животном; потому что при последнем условии из чувствующих нервов, которых возбуждение родит отраженные движения, остались только кожные, тогда как у целого животного сверх этих кожных существуют еще нервы зрения, слуха, обоняния и вкуса. Как бы то ни было, а читатель видит, что все так называемые отраженные, невольные, машинообразные движения бывают не только у обезглавленного животного, но и у целого, здорового человека. Стало быть, головной мозг, орган души, при известных условиях (по понятиям школы), может производить движения роковым образом, то есть как любая машина, точно так, как, например, в стенных часах стрелки двигаются роковым образом оттого, что гири вертят часовые колеса.

И. М. Сеченов

Рефлексы головного мозга1

§ 1. Вам, конечно, случалось, любезный читатель, присутствовать при спорах о сущности души и ее зависимости от тела. Спорят обыкновенно или молодой человек со стариком, если оба натуралисты, или юность с юностью, если один занимается больше материей, другой - духом. Во всяком случае спор выходит истинно жарким лишь тогда, когда бойцы немного дилетанты в спорном вопросе. В этом случае ктонибудь из них, наверное, мастер обобщать вещи необобщимые (ведь это главный характер дилетанта), и тогда слушающая публика угощается обыкновенно спектаклем вроде летних фейерверков на петербургских островах. Громкие фразы, широкие взгляды, светлые мысли трещат и сыплются, что твои ракеты. У иного из слушателей, молодого, робкого энтузиаста во время спора не раз пробежит мороз по коже; другой слушает, притаив дыхание; третий сидит весь в поту. Но вот спектакль кончается. К небу летят страшные столбы огня, лопаются, гаснут... и на душе остается лишь смутное воспоминание о светлых призраках. Такова обыкновенно судьба всех частных споров между дилетантами. Они волнуют на время воображение слушателей, но никого не убеждают. Дело другого рода, если вкус к этой диалектической гимнастике распространяется в обществе. Там боец с некоторым авторитетом легко делается кумиром. Его мнения возводятся в догму, и, смотришь, они уже проскользнули в литературу. Всякий, следящий лет десяток за умственным движением в России, бывал, конечно, сви-

1 Медицинский вестник, 1863, № 47, стр. 461-484; № 48, стр. 493 - 512. (Текст приводится по: Сеченов И.М. Рефлексы головного мозга. // В кн.: Сеченов И.М., Павлов И.П., Введенский Н.Е. Физиология нервной системы. Избранные труды. Выпуск 1. Под общей редакцией академика К.М. Быкова. Москва: Государственное издательство медицинской литера-

туры., 1952. с. 143 – 211.)

детелем таких примеров, и всякий заметил, без сомнения, что в делах этого рода наше общество отличается большою подвижностью.

Есть люди, которым последнее свойство нашего общества сильно не нравится. В этих колебаниях общественного мнения они видят обыкновенно хаотическое брожение неустановившейся мысли; их пугает неизвестность того, что может дать такое брожение; наконец, по их мнению, общество отвлекается от дела, гоняясь за призраками. Господа эти со своей точки зрения, конечно, правы. Было бы, без сомнения, лучше, если бы общество, оставаясь всегда скромным, тихим, благопристойным, шло неуклончиво к непосредственно достигаемым и полезным целям и не сбивалось бы с прямой дороги. К сожалению, в жизни, как в науке, всякая почти цель достигается окольными путями,

и прямая дорога к ней делается ясною для ума лишь тогда, когда цель уже достигнута. Господа эти забывают, кроме того, что бывали случаи, когда из положительно дикого брожения умов выходила со временем истина. Пусть они вспомнят, например, к чему привела человечество средневековая мысль, лежавшая в основе алхимии. Страшно подумать, что сталось бы с этим человечеством, если бы строгим средневековым опекунам общественной мысли удалось пережечь и перетопить, как колдунов, как вредных членов общества, всех этих страстных тружеников над безобразною мыслью, которые бессознательно строили химию и медицину. Да, кому дорога истина вообще, т. е. не только в настоящем, но и в будущем, тот не станет нагло ругаться над мыслью, проникшей в общество, какой бы странной она ему ни казалась.

Имея в виду этих бескорыстных искателей будущих истин, я решаюсь пустить в общество несколько мыслей относительно психической деятельности головного мозга, мыслей, которые еще никогда не были высказаны в физиологической литературе по этому предмету.

Дело вот в чем. Психическая деятельность человека выражается, как известно, внешними признаками, и обыкновенно все люди, и простые, и ученые, и натуралисты,

и люди, занимающиеся духом, судят о первой по последним, т. е. по внешним признакам. А между тем законы внешних проявле-

ний психической деятельности еще крайне мало разработаны даже физиологами, на которых, как увидим далее, лежит эта обязанность. Об этих-то законах я и хочу вести речь.

Войдемте же, любезный читатель, в тот мир явлений, который родится из деятельности головного мозга. Говорят обыкновенно, что этот мир охватывает собою всю психическую жизнь, и вряд ли есть уже теперь люди, которые с большими или меньшими оговорками не принимали бы этой мысли за истину. Разница в воззрениях школ на предмет лишь та, что одни, принимая мозг за орган души, отделяют по сущности последнюю от первого; другие же говорят, что душа по своей сущности есть продукт деятельности мозга. Мы не философы и в критику этих различий входить не будем. Для нас как для физиологов достаточно и того, что мозг есть орган души, т. е. такой механизм, который, будучи приведен какими ни на есть причинами в движение, дает в окончательном результате тот ряд внешних явлений, которыми характеризуется психическая деятельность. Всякий знает, как громаден мир этих явлений. В нем заключено все то бесконечное разнообразие движений и звуков, на которые способен человек вообще. И всю эту массу фактов нужно обнять, ничего не упустить из виду? Конечно, потому что без этого условия изучение внешних проявлений психической деятельности было бы пустой тратой времени. Задача кажется на первый взгляд действительно невозможною, а на деле не так, и вот почему.

Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится, окончательно к одному лишь явлению - мышечному движению. Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге - везде окончательным фактом является мышечное движение. Чтобы помочь читателю поскорее помириться с этой мыслью, я ему напомню рамку, созданную умом народов и в которую укладываются все вообще проявления мозговой деятельности, рамка эта - слово и дело. Под делом народный ум разумеет, без сомнения, всякую внешнюю механическую деятельность человека, которая возможна

лишь при посредстве мышц. А под словом уже вы, вследствие вашего развития, должны разуметь, любезный читатель, известное сочетание звуков, которые произведены в гортани и полости рта при посредстве опять тех же мышечных движений.

Итак, все внешние проявления мозговой деятельности действительно могут быть сведены на мышечное движение2 . Вопрос чрез это крайне упрощается. В самом деле, миллиарды разнообразных, не имеющих, по-видимому, никакой родственной связи, явлений сводятся на деятельность нескольких десятков мышц (не нужно забывать, что большинство последних органов представляет пары как по устройству, так и по действию; следовательно, достаточно знать действие одной мышцы, чтобы известна была деятельность ее пары). Кроме того, читателю становится разом понятно, что все без исключения качества внешних проявлений мозговой деятельности, которые мы характеризуем, например, словами: одушевленность, страстность, насмешка, печаль, радость и пр., суть не что иное, как результаты большего или меньшего укорочения какойнибудь группы мышц - акта, как всем известно, чисто механического. С этим не может не согласиться даже самый заклятый спиритуалист. Да и может ли быть в самом деле иначе, если мы знаем, что рукою музыканта вырываются из бездушного инструмента звуки, полные жизни и страсти, а под рукою скульптора оживает камень. Ведь и у музыканта, и у скульптора рука, творящая жизнь, способна делать лишь чисто механические движения, которые, строго говоря, могут быть даже подвергнуты математическому анализу и выражены формулой. Как же могли бы они при этих условиях вкладывать в звуки и образы выражение страсти, если бы это выражение не было актом чисто механическим? Чувствуете ли вы после этого, любезный читатель, что должно притти, наконец, время, когда люди будут в состоянии так же легко анализировать внешние проявления деятельности мозга, как анализирует теперь физик музыкальный аккорд

2 Единственные относящиеся сюда явления, которые не могли быть объяснены до сих пор мышечным движением, суть те изменения глаза, которые характеризуются словами: блеск, томность и пр.

или явления, представляемые свободно падающим телом?

Но до этих счастливых времен еще далеко, и вместо того, чтобы гадать о них, обратимся к нашему существенному вопросу и посмотрим, каким образом развиваются внешние проявления деятельности головного мозга, поскольку они служат выражением психической деятельности.

Теперь, когда читатель, вероятно, согласился со мной, что деятельность эта выражается извне всегда мышечным движением, задача наша будет состоять в определении путей, которыми развиваются из головного мозга мышечные движения вообще3 .

Приступим же прямо к делу. Современная наука делит по происхождению все мышечные движения на две группы - невольные и произвольные. Стало быть, и нам следует разобрать образ происхождения и тех, и других. Начнем же с первых как с простейших, притом для большей ясности читателю разберем дело сначала не на головном мозгу, а на спинном.

Г л а в а п е р в а я НЕВОЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ

Три вида невольных движений. - 1) Рефлексы (в тесном смысле)на обезглавленных животных, движения у человека

конец акта ослаблен против начала его более или менее сильно - задержанные невольные движения. - 3) Невольные движения с усиленным концом - испуг, элементарные чувственные наслаждения.

Случаи, где вмешательство психического момента в рефлекс не изменяет природы последнего. - Сомнамбулизм, опьянение, горячечный бред и пр.

§2. Чистые рефлексы, или отраженные движения, всего лучше наблюдать на обезглавленных животных и преимущественно на лягушке, потому что у этого животного спинной мозг, нервы и мышцы живут очень долго после обезглавления. Отрежьте ля-

3 Дыхательные и сердечные движения не имеют прямого отношения к нашему делу, а потому на них не обращено внимания

гушке голову и бросьте ее на стол. В первые секунды она как бы парализована, но не более как через минуту вы видите, что животное оправилось и село на стол в ту позу, которую оно обыкновенно принимает на суше, если спокойно, т. е. сидит, как собака, поджавши под себя задние лапы и опираясь в пол передними. Оставьте лягушку в покое или, правильнее, не касайтесь ее кожи, и она просидит без движения чрезвычайно долго. Дотроньтесь до кожи, лягушка шевельнется и опять покойна. Щипните посильнее, и она, пожалуй, сделает прыжок, как бы стараясь убежать от боли4 . Боль прошла, и животное сидит целые часы неподвижно. Механизм этих явлений чрезвычайно прост: от кожи к спинному мозгу тянутся чувствующие нервные нити, а из спинного мозга выходят к мышцам нервы движения; в самом же спинном мозгу обоего рода нервы связываются между собою при посредстве так называемых нервных клеток. Целость всех частей этого механизма совершенно необходима для произведения описанного явления. Перережьте, в самом деле, или чувствующий, или движущий нерв или разрушьте спинной мозг -и движения от раздражения кожи не будет. Этого рода движения называютсяотраженными на том основании, что здесь возбуждение чувствующего нерва отражается на движущем. Понятно далее, что эти движения невольны; они являются только вслед за явным раздражением чувствующего нерва. Но зато, при последнем условии, появление их так же неизбежно, как падение на землю всякого тела, оставленного без опоры, как взрыв пороха от огня, как деятельность всякой машины, когда она пущена в ход. Стало быть, движения эти машинообразны по своему происхождению.

Вот ряд актов, составляющих рефлекс или отраженное движение: возбуждение чувствующего нерва, возбуждение спинномозгового центра, связывающего чувствующий нерв с движущим, и возбуждение по-

4 Собственно боли как сознательного ощущения обезглавленное животное вообще чувствовать не может в тех частях тела, которые отделены от головы. Это вытекает из наблюдения болезненных явлений над людьми, у которых разрушен на большем или меньшем протяжении спинной мозг в его верхней половине: тогда кожа во всей нижней половине тела становится совершенно нечувствительною.

следнего, выражающееся сокращением мышцы, т. е. мышечным движением.

Пусть не думает, однако, читатель, что отраженные движения свойственны только обезглавленным животным; напротив, они могут происходить и при целости головного мозга, и притом как в сфере черепных, так ив сфере спинномозговых нервов. Чтобы попасть движению в категорию отраженных, нужно только, чтобы оно явно вытекало из раздражения чувствующего нерва и было бы невольно. Таково по крайней мере требование современной физиологической школы.

В этом смысле, например, невольное вздрагивание человека от неожиданного звука, от постороннего прикосновения к нашему телу или от внезапного появления перед глазами какого-нибудь образа будет отраженным движением. И, конечно, всякому понятно, что при целости головного мозга сфера возможных отраженных движений даже несравненно шире, чем в обезглавленном животном, потому что при последнем условии из чувствующих нервов, которых возбуждение родит отраженные движения, остались только кожные, тогда как у целого животного сверх этих кожных существуют еще нервы зрения, слуха, обоняния и вкуса. Как бы то ни было, а читатель видит, что все так называемые отраженные, невольные, машинообразные движения бывают не только у обезглавленного животного, но и у целого здорового человека. Стало быть, головной мозг, орган души при известных условиях (по понятиям школы), может производить движения роковым образом, т. е. как любая машина, точно так, как, например, в стенных часах стрелки двигаются роковым образом оттого, что гири вертят часовые колеса.

Мысль о машинности мозга при каких бы то ни было условиях для всякого натуралиста клад. Он в свою жизнь видел столько разнообразных, причудливых машин, начиная от простого винта до тех сложных организмов, которые все более и более заменяют собою человека в деле физического труда; он столько вдумывался в эти механизмы, что если поставить пред таким натуралистом новую для него машину, закрыть от его глаз ее внутренность, показать лишь начало и конец ее деятельности, то он составит приблизительно верное понятие и об устройстве этой машины и об ее действии.

Мы с вами, любезный читатель, если и настолько счастливы, что принадлежим к числу таких натуралистов, не будем, однако, слишком полагаться на наши силы в виду такой машины, как мозг, - ведь это самая причудливая машина в мире. Будем же скромны и осторожны в заключениях.

Мы нашли, что спинной мозг без голов-

ного всегда, т. е. роковым образом,произво-

дит движения, если раздражается чувствующий нерв и в этом обстоятельстве видели первый признак машинности спинного мозга в деле произведения движений. Дальнейшее развитие вопроса показало, однако, что и головной мозг при известных условиях

(следовательно, не всегда) может действо-

вать, как машина, и что тогда деятельность его выражается, так называемыми, невольными движениями. Ввиду таких результатов стремление определить условия, при которых головной мозг является машиною, конечно, совершенно естественно. Ведь выше было замечено, что всякая машина, как бы хитра она ни была, всегда может быть подвергнута исследованию. Следовательно, в строгом разборе условий машинности головного мозга лежит задаток понимания его. Итак, приступим к делу.

§ 3. Всякий знает, что невольные движения, вытекающие из головного мозга, происходят в том случае если чувствующий нерв раздражается неожиданно и внезапно. Это первое условие. Посмотрим, нет ли других, и для большей ясности будем развивать вопрос на примерах. Дана нервная дама. Вы ее предупреждаете, что сейчас стукнете рукой по столу, и стучите. Звук падает в таком случае на слуховой нерв дамы не внезапно, не неожиданно; тем не менее она вздрагивает. При виде такого факта вам может притти в голову, что неожиданность раздражения чувствующего нерва не есть еще абсолютное условие невольности движения или что нервная женщина есть существо ненормальное, патологическое, в котором явления происходят наизворот. Удержитесь пока от этих заключений, любезный читатель, и продолжайте опыт. Стучанье по столу продолжается с разрешения дамы с прежнею силою и теперь уже вы делаете несколько ударов в минуту. Приходит, наконец, время, когда стук перестает действовать на нервы; дама не вздрагивает более. Это объясняется

обыкновенно или привычкой чувствующего органа к раздражению, или притуплением его чувствительности - усталостью. Мы разберем это объяснение впоследствии, а теперь продолжаем опыт. Когда дама привыкла к стуку известной силы, усильте его, предупредивши ее, что стук усилится. Дама снова вздрагивает. При повторенных ударах последней силы отраженные движения снова исчезают. С усилением стука опять появляются и т. д. Явно, что для всякого человека в мире существует такой сильный звук, который может заставить его вздрогнуть и в том случае, когда этот звук ожидается. Нужно только, чтобы потрясение слухового нерва было сильнее того, какое ему случалось когда-либо выдерживать. Севастопольский герой, например, слушавший (вследствие постепенной привычки) хладнокровно канонаду из тысячи пушек, конечно, вздрогнул бы при пальбе из миллиона. Я не переношу этого примера в сферу других органов чувств, потому что теперь читателю самому будет легко представить себе эффекты постепенно усиливаемого возбуждения зрительного, обонятельного и вкусового нервов. Он, конечно, придет всюду к одному и тому же резуль-

тату: если в озбуждение чувствующего нерва сильнее того, какое ему когда-либо случалось выдерживать, то оно при всевозможных условиях, вызывает роковым образом отраженные, т. е. невольные, дви-

жения. Это вторая и последняя категория случаев, где головной мозг в деле произведения движений является машиной. Во всех других мышечные движения, совершающиеся под его влиянием, получили со стороны физиологов название произвольных. О них речь будет ниже. А теперь обратимся снова к условиям невольных движений и постараемся перевести их на физиологический язык.

Всматриваясь в эти условия пристальнее, нетрудно заметить между ними сходство. В самом деле, в первом случае производящей причиною является абсолютная неожиданность чувственного раздражения, во втором - только относительная. Величина раздражения в первом случае выросла, так сказать, мгновенно от нуля, во втором же она поднялась лишь выше той, которая знакома чувствующему органу и которой он ожидал. Несмотря, однако, на это ви-

димое сходство условий, между ними есть в сущности и большое различие. Следующий пример покажет это всего лучше. Посредине комнаты стоит человек, нисколько не подозревающий, что делается позади его. Этого человека толкают слегка в спину, и он летит на несколько шагов с места, где стоял. Другое дело, если этот человек знает, что его толкнут; тогда он так устроится со своими мышцами, что и более сильный толчок может не сдвинуть его с места. Но понятно, что и при этом условии человек не устоит, если толчок выйдет значительно сильнее, чем он ожидал. Пример этот ясно показывает, какая огромная разница лежит между состоянием человека, когда внешнее влияние падает на него совершенно внезапно, и когда он к этому влиянию, как говорится, подготовлен. В последнем случае со стороны человека есть деятельное и целесообразное противодействие внешнему влиянию; в нашем примере оно выражается сокращением известной группы мышц, которое произведено, как говорится, произвольно. Тем не менее я постараюсь доказать теперь, что это деятельно противодействие со стороны человека является всегда, если он ожидает ка- кого-нибудь внешнего влияния.

Убедиться в том, что это случается чрезвычайно часто, очень легко. Посмотрите хотя на ту нервную даму, которая не в состоянии противостоять даже ожидаемому легкому звуку. У нее даже в выражении лица, в позе есть что-то такое, что обыкновенно называется решимостью. Это, конечно, внешнее, мышечное проявление того акта, которым она старается, хотя и тщетно, победить невольное движение. Подметить это проявление воли вам чрезвычайно легко (а между тем оно так нерезко, что описать его словами очень трудно) только потому, что в вашей жизни вы видали подобные примеры тысячи раз. Как часто видишь, например, на картинах фигуры, где по одному взгляду, по одной позе уже знаешь, что вот этому человеку угрожает какоенибудь внешнее влияние, которому он хочет противостоять. По известному характеру взгляда и позы этой фигуры вы даже можете судить о степени противодействия и о степени опасности. Итак, противодействие является действительно часто, если ожидается внешнее влияние. Но как объяснить следующие примеры, а их тьма: человек приго-

товлен к внешнему влиянию, и оно, как показывают последствия, не вызвало в нем невольных движений, а между тем при встрече с враждебным влиянием человек этот остался абсолютно покоен, т. е. его внешность не выражала и следа того противодействия, о котором была речь выше. Вы, например, человек не нервный и знаете, что вас хотят напугать стуком, от которого вздрагивают лишь нервные дамы. Конечно, вы останетесь одинаково покойны перед стуком и после стука. Ваш приятель привык, например, обливаться ледяной водой. Ему, конечно, ничего не стоит удержаться от невольных движений, если он обольется водою в 8°. Третий привык к запаху анатомического театра. Он, конечно, без всяких гримас и усилий войдет в больничную палату. Спрашивается, существует ли во всех этих случаях то противодействие внешнему влиянию, о котором была речь выше? Конечно, существует, и читатель убедится в этом при помощи самых простых рассуждений. Возьмем для большей ясности прежний пример дамы, боящейся стука. Было найдено, что в случае, когда стук повторяется с одинаковою силою часто, она, наконец, перестает от него вздрагивать. Следите за выражением лица и за позой этой дамы во время опытов. Сначала решимость выражена в ней резко, а победить звук ей все-таки не удается; потом та же поза решимости, уже достаточна, чтобы противостоять более сильному звуку; наконец, приходит время, когда стук переносится и без выразительных поз, и без решительных взглядов. Дело объясняется, повидимому, всего лучше утомлением слухового нерва; это отчасти и есть, но дела всетаки объяснить не может. Испытайте, в самом деле, слух вашей дамы в то время, когда сильный стук перестал уже на нее действовать. Вы найдете, что даже к очень слабым звукам слух ее притупился чрезвычайно мало. Стало быть, явлению есть и другая причина. Ее обыкновенно называют привычкою. И в данном случае привычка заключается в том, что дама выучивается в течение опытов развивать в себе противодействие стуку. Следующий новый пример покажет, что это толкование привычки не произвольно. Кто видал начинающих учиться на фортепиано, тот знает, каких усилий стоит им выделывание гамм. Бедняк помогает своим пальцам и головой, и ртом, и всем ту-

ловищем. Но посмотрите на того же человека, когда он развился в артиста. Пальцы бегают у него по клавишам не только без всяких усилий, но зрителю кажется даже, что движения эти совершаются независимо от воли, - так они быстры. А дело ведь и здесь в привычке. Как здесь она маскирует от ваших глаз усилия воли относительно движения каждого пальца в отдельности, так и в примере с нервною дамою привычка маскирует усилия этой дамы противостоять стуку. Чтобы не растягивать вопроса дальнейшими примерами, я предлагаю читателю решить, есть ли на свете такая отвратительная, страшная вещь, к которой бы человек не мог привыкнуть? Всякий ответит, конечно, что нет, а между тем всякий знает, что процесс привыкания ко многим вещам стоит долгих и страшных усилий. Привыкнуть к страшному, к отвратительному - не значит выносить его без всяких усилий (это бессмыслица), а значит искусно управлять усилием.

Итак, если человек приготовлен к ка- кому-нибудь внешнему влиянию на его чувства, то, независимо от окончательного эффекта этого влияния(т. е. произойдет ли невольное отраженное движение или нет), в немвсегда родится противодействие этому влиянию; и противодействие это выражается иногда извне мышечным движением, иногда же остается без видимого внешнего проявления.

Теперь нам уже возможно установить ясное различие между обоими родами условий невольных движений при целости головного мозга. В случае абсолютной внезапности впечатления отраженное движение происходит лишь при посредстве нервного центра, соединяющего чувствующий нерв с двигательным. А при ожиданности раздражения в явление вмешивается деятельность нового механизма, стремящегося подавить, задержать отраженное движение. В иных случаях этот механизм побеждает силу раздражения, тогда отраженного (невольного) движения нет. Иногда же, наоборот, раздражение одолевает препятствие

И невольное движение является. Проще и удобнее этого объяснения вы-

думать, конечно, трудно; но ведь для него нужно физиологическое основание, потому что дело идет о таких новых механизмах в мозгу, которых действие, невидимому, может

быть наблюдаемо и на животных. Мы и займемся теперь вопросом, есть ли физиологические основания принять существование в человеческом мозгу механизмов, задерживающих отраженные движения.

§ 4. Лет 20 тому назад физиологи еще думали, что всякий нерв, кончающийся в мышце, будучи возбужден, непременно заставляет эту мышцу сокращаться. И вдруг Эд. Вебер показывает прямыми опытами, что возбуждение блуждающего нерва, который дает, между прочим, ветви к сердцу, не только не усиливает деятельность последнего органа, но даже парализует его. Подивились, подивились современники и решили (большая часть современных физиологов), что такое ненормальное действие происходит от того, что нерв не прямо кончается в мышечных волокнах сердца, как в мышцах туловища, а в нервных узлах, которые рассеяны в субстанции сердечных стенок. Прошел десяток лет со времени открытияВебера, иПфлюгер нашел подобное же влияние со стороны п. splanchnicorum на тонкие кишки и здесь в мышечных стенках найдены те же узлы, что ив сердце. ПозжеКл. Бернар высказал мысль, что chorda tympani,возбуждение которой так явно усиливает отделение слюны, должна быть рассматриваема не только как возбудитель, но и как задерживатель (одним словом, регулятор) слюнного отделения. Наконец,Розенталъ доказал, что невольные в сущности дыхательные движения останавливаются или задерживаются при раздражении волокон верхнегортанного нерва. Ввиду этих фактов у современных физиологов укрепилась мало-помалу мысль о том, что в теле животного могут существовать нервные влияния, результатом которых бывает подавление невольных движений. С другой сторны, обыденная жизнь человека представляет тьму примеров, где воля действует с виду таким же образом: мы можем остановить произвольно дыхательные движения во все фазы их развития, даже после выдыхания, когда все дыхательные мышцы находятся в расслабленном состоянии; воля может подавить, далее, крик и всякое другое движение, вытекающее из боли, испуга и пр. И замечательно, что во всех последних случаях, всегда предполагающих со стороны человека значительную дозу нравственной силы, усилие роли к подавлению невольных

движений мало или даже вовсе не выражается извне какими-нибудь побочными движениями; человек, остающийся при этих условиях совершенно покойным и неподвижным, считается более сильным.

Зная все эти факты, могли ли современные физиологи не принять существования в человеческом теле - и именно в головном мозгу, потому что воля действует только при посредстве этого органа, - механизмов, задерживающих отраженные движения?

Гипотеза эта стала почти несомненной истиной с тех пор, как в конце1862 г. доказано прямыми опытами существование в головном мозгу лягушки механизмов, подавляющих при возбуждении их болезненные рефлексы из кожи.

Итак, сомневаться нельзя - всякое противодействие чувственному раздражению должно заключаться в игре механизмов, задерживающих отраженные движения.

Таким образом, вопрос о происхождении невольных движений при целости головного мозга кончен. В обоих случаях (при абсолютно и относительно внезапном раздражении чувствующего нерва) механизм происхождения отраженных (невольных) движений должен быть по сущности одинаков и не отличаться от того, который существует в спинном мозгу. Убедиться в этом всего легче путем сравнения между собою форм аппаратов, производящих невольные движения у обезглавленного и нормального животного - аппаратов, которые изучены довольно подробно лишь самое последнее время на лягушке. У обезглавленного животного рефлекторная машина для каждой точки кожи состоит из кожного нерва а (рис. 1), входящего в спинной мозг и кончающегося в клеткеb задних рогов; клетка эта связана с другоюс, лежащею в передней половине спинного мозга, и составляет вместе с нею так называемый отражательный центр; изс родится двигательное волокноd, кончающееся мышце. Рефлекс как продукт деятельности этой машины есть не что иное, как непрерывный ряд возбужденийа, b, с иd, начинающийся всегда раздражениема в коже. Головной же рефлекс производится деятельностью механизма, в состав которого входят следующие части: кожное волокноо (кожные волокна, кончающиеся в головном и спинном мозгу, отличны друг от

друга, как доказал Березин), кончающееся в нервные центрыN, производящие движение ходьбы; путьNc, по которому идут произвольно двигательные импульсы из головы, и, наконец, частиc иd , входящие в состав спинномозговой машины. Этот аппарат тоже приводится в деятельность возбуждениемо, т. е. кожного нерва. Оба рефлекса со стороны способа происхождения, очевидно, совершенно тождественны между собою, пока возбуждение идет в сфере описанных путей; но это сходство не нарушается и условием, когда в явление замешивается деятельность задерживательного аппаратаР, потому что он существует как дляN, таки дляbс и лежит для обоих в частях головного мозга кпереди отN. Те, которые считают акт противодействия внешнему влиянию произвольным, должны, конечно, принять, что на Р действует непосредственно воля; ниже мы увидим, однако, что существуют факты, говорящие в пользу того, что задерживательные механизмы могут возбуждаться и путем раздражения чувствующих нервов кожи.

Рисунок изображает спинной и головной мозг лягушки, А - полушария, В - зрительные черточки, С - четвертные возвышения, D - продолговатый мозг, Е - спинной мозг.

§ 5. Теперь же будем продолжать изучение головного мозга с точки зрения машины и посмотрим, какое существует отношение между силою раздражения и отраженным движением - между толчком и его эффектами. За тип возьмем опять сначала явления, представляемые спинным мозгом,

как более разработанные. Здесь вообще можно сказать, что с постепенным усилением раздражения постепенно возрастает и напряженность движения, распространяясь в то же время на большее и большее число мышц. Раздражается, например, слабо кожа задней ноги у обезглавленной лягушки - эффектом будет сокращение мышц только этой ноги. Раздражение постепенно усиливается - отраженные движения появляются и на передней ноге той же стороны, наконец, на задней и передней противоположной.

То же самое можно подметить и на черепных нервах при условиях, когда головной мозг, как говорится, не деятелен. Если, например, раздражать перышком кожу лица (в которой разветвляется трехраздельный нерв) у человека во время глубокого сна, то при слабом раздражении замечается лишь сокращение личных мышц, при более сильном отраженное движение может появиться и в руке, а при очень сильном человек проснется и вскочит, т. е. рефлексы получатся чуть не во всех мышцах тела. Следовательно, и здесь с усилением раздражения отраженное движение усиливается и делается вместе с тем более обширным. Другое дело, когда головной мозг деятелен. Здесь отношение между силою раздражения и эффектом его несравненно сложнее. Вопрос этот, сколько мне известно, никем еще не был разбираем с научной точки зрения, поэтому я считаю нужным распространиться о нем подробно.

Разберем случай абсолютно внезапного раздражения чувствующего нерва, при целости головного мозга, на животных и на человеке. Повесьте лягушку за морду вертикально в воздухе и, выбравши минуту, когда она перестала биться и висит совершенно спокойно, дотроньтесь потихоньку пальцем до ее задней лапы. Часто лягушка, как говорится, испугается и начнет снова биться, т. е. работать всеми мышцами тела. Про медведей рассказывают, что от внезапного испуга (т. е. от внезапного раздражения чувствующего нерва) они бросаются бежать со всех ног и с ними даже делается кровавый понос. Как бы то ни было, а факт чрезмерно сильных невольных движений, при видимой незначительности внезапного раздражения чувствующего нерва, известен на животных. На людях явление это выражается иногда

еще резче. Примером могут служить истерические женщины, с которыми делаются конвульсии во всем теле (отраженные движения) от неожиданного стука или от внезапного прикосновения к их коже постороннего тела.

Но, независимо от этого крайнего случая, всякому известно, что неожиданный испуг, как бы незначительна ни была причина, произведшая его(раздражение чувствующего нерва), всегда вызывает у человека сильные и обширные отраженные движения. Притом всякий знает, что испуг может происходить как в сфере спинномозговых, так и в сфере черепных нервов. Можно ведь одинаково легко испугаться как от внезапного прикосновения постороннего тела к нашему туловищу (в котором разветвляются спинномозговые нервы), так и от неожиданного появления перед нашими глазами странного образа, т.е. при возбуждении зрительного нерва, родящегося из головного мозга.

Как бы то ни было, а факт, что испуг нарушает соответствие между силою раздражения и эффектом его, т. е. движением, в пользу последнего несомненен. Спрашивается, можно ли допустить после этого, что путь развития невольного движения при испуге машинообразен. В явление вмешивается ведь психический элемент - ощущение испуга, и читатель, конечно, слыхал рассказы о том, какие чудеса делаются иногда под влиянием страха: люди с одышкою пробегают, не запыхавшись, версты, малосильные носят громадные тяжести и пр. В этих рассказах непривычная энергия мышечных движений объясняется, правда, нравственным влиянием страха; но ведь, конечно, никто не подумает, что этим дело действительно объясняется. Посмотрим лучше, нельзя ли выдумать такой машины, где бы импульс к действию ее был очень незначителен, а эффект этого действия огромен. Если можно выстроить такую машину, то нет причины отвергать машинообразность происхождения невольного движения при испуге. Вот пример такой машины. Приводы сильной гальванической батареи обвивают спирально кусок мягкого железа, имеющего форму подковы. Под концами его на подставке, в некотором расстоянии, лежит кусок железа пудов в 10. Цепь разомкнута и вся маши-

на покойна. В месте перерыва цепи одна половина привода погружена в ртуть, другая висит над самою ее поверхностью, ноне касается ртути. Стоит, однако, только дунуть на этот конец проволоки, и он погрузится. Дуньте же. Цепь замкнулась; подковообразное железо стало магнитом и притянуло к себе лежавший под ним 10пудовой якорь. Импульс - ваше дуновение

Слаб; эффект - поднятие 10-пудовой тяжести - конечно, не ничтожен. Пустите искру в порох - та же история. Конечно, искра сама по себе сила (ее даже можно приблизительно измерить, если известно раскаленное вещество и его температура), но ведь сила эта нуль в сравнении с тем, что делает порох.

Итак, помирить машинообразность происхождения невольных движений при испуге с несоответствием в этих случаях между силою раздражения и напряженностью движения не только можно, но даже должно, иначе мы впали бы в нелепость, вопиющую даже для спиритуалиста: допустили бы рождение сил чисто материальных (мышечных) из сил нравственных.

После сказанного читатель, однако; имеет право требовать, чтобы мы выстроили в человеческом мозгу машину, удовлетворяющую явлениям испуга.

Мы и займемся этим.

План машины: страх свойствен как человеку, так и последнему из простейших животных организмов, которые живут, по нашим понятиям, лишь инстинктами. Испуг есть, следовательно, явление инстинктивное. Ощущение это происходит в головном мозгу, и оно есть столько же роковое последствие внезапного раздражения чувствующего нерва, как отраженное движение есть роковое последствие испуга. Это три стоящие в причинной связи/деятельности одного и того же механизма. Начало явления есть раздражение чувствующего нерва, продолжение - ощущение испуга, конец - усиленное отраженное движение.

Разберем случай, когда испуг произошел от раздражения нерва, родящегося в спинном мозгу.

Здесь возбуждение идет к головному мозгу, так как только этот орган родит сознательные ощущения, и именно к частям его, лежащим больше всего кпереди, - к

так называемым мозговым полушариям, потому что вырезывание последних лишает животное возможности пугаться5 . Стало быть, процессы, которые усиливают конец рефлекса насчет начала его, происходят в мозговых полушариях. Понимать это можно двояким образом: механизм, усиливающий конец рефлекса, может быть сам устроен по типу рефлекторных аппаратов, и тогда он должен служить одновременно и концом чувствующих нервов, и началом двигательных; или его можно рассматривать как придаток известного уже читателю рефлекторного аппаратаN (рис. 1), производящего головные рефлексы и лежащего у лягушки далеко позади полушарий. Последняя из этих возможностей несравненно вероятнее первой, потому что уже средними частями головного мозга, следовательно, независимо от полушарий, соединены рефлекторно все без исключения точки кожи с рубчатыми мышцами костного скелета. Кроме того, прямые опыты показывают, что из всех частей головного мозга одни полушария не вызывают при искусственном раздражении мышечных движений, другими словами, не содержат волокон, которые соответствовали бы по свойствам двигательным.

Таким образом, оказывается, что механизм в головном мозгу, производящий невольные (отраженные) движения в сфере туловища и конечностей, имеет там же два придатка, из которых один угнетает движение, а другой, наоборот, усиливает их относительно силы раздражения. Последний придаток, наверное, возбуждается к деятельности только путем раздражения чувствующих нервов и представляет в связи с рефлекторным аппаратом N машину испуга. С этой точки зрения можно даже для простоты принять, что ощущение испуга и возбуждение аппарата, усиливающего конец головного рефлекса, тождественны между собою. По крайней мере не подлежит ни малейшему сомнению, что они стоят в самой тесной причинной связи друг с другом.

Схема, представляющая случай испуга от внезапного раздражения чувствующего

5 При последнем условии животное делается как бы сонным и хотя не теряет способности отвечать движениями на раздражение кожи, но движения эти принимают характер автоматичности, резко отличающий их от движений нормального животного.

волокна, родящегося в спинном мозгу, может быть перенесена без малейшего изменения и на случаи раздражения головных нервов, например, зрительного, слухового и пр.

Пред вами, любезный читатель, первый еще случай, где психическое явление введено в цепь процессов, происходящих машинообразно. Вы не привыкли еще смотреть на подобные явления с развитой мною точки зрения; вам не довольно аналогии магнитной машины с машиной испуга, и вы сомневаетесь.

Повторю же еще раз. Если на человека действует какое-нибудь внешнее влияние и не пугает его, то вытекающая из этого реакция (какое ни на есть мышечное движение) соответствует по силе внешнему влиянию. Когда же последнее производит в человеке испуг, то реакция выходит страшно сильная. Я и говорю, что в последнем случае, стало быть, к старому механизму, производящему реакцию, присоединяется деятельность нового, усиливающего ее. Кажется, не противно здравому смыслу. А где же кабинетные опыты над машиной, усиливающей рефлексы, подобные тем, которые сделаны над механизмами, задерживающими их? Такие опыты уже есть6 , и сообщить их я тем более рад, что они очень просты, ясны и убедительны для всякого, кто не вносит предубеждения в решение занимающего нас вопроса. Г. Березин, ассистент при физиологической лаборатории здешней академии, нашел, что если продержать лягушку при комнатной температуре (т. е. при 17-18°С) несколько часов и затем опустить ее задние лапки в воду со льдом, то она очень скоро выдергивает их оттуда. Лягушка, значит, чувствует холод, он ей неприятен, и она двигается с целью избежать неприятного ощущения; и нужно заметить, что движение это бывает всегда очень сильно - лягушка как бы пугается. Если же ей отнять полушария и повторить операцию погружения лапок, то животное остается абсолютно покойным. Дело другого рода, если увеличить теперь поверхность охлаждения кожи, погрузить, например, в ледяную воду всю заднюю половину туловища - лягушка двинет ногами. Не явно ли, что в деле произведения

6 В 1863 г., когда были напечатаны в первый раз «Рефлексы головного мозга»» ни одного из описанных ниже опытов еще не было.

СПБ., типография А. Головачева, 1866. 186 с. В п/к переплёте эпохи с тиснением золотом на корешке. Первое отдельное издание одной из самых главных работ в психологии, физиологии и медицине ! В своём классическом труде Сеченов обосновал рефлекторную природу сознательной и бессознательной деятельности, показал, что в основе психических явлений лежат физиологические процессы, которые могут быть изучены объективными методами. Открыл явления центрального торможения, суммации в нервной системе, установил наличие ритмических биоэлектрических процессов в центральной нервной системе, обосновал значение процессов обмена веществ в осуществлении возбуждения.

Весной 1862 г. профессор Медико-хирургической академии Иван Михайлович Сеченов (1829-1905) получил годовой от­пуск и уехал за границу, в Париж, где работал в лабо­ратории Клода Бернара. Здесь он делает открытие «цен­трального торможения рефлексов». И уже обдумывает основные положения будущего своего труда, получивше­го впоследствии название «Рефлексы головного мозга». В своих «Автобиографических записках» Иван Михайло­вич пишет: «Нет сомнения, что эти мысли бродили в го­лове и во время пребывания моего в Париже, потому что я-сидел за опытами, имеющими прямое отношение к ак­там сознания и воли». Однажды Иван Михайлович получил письмо из Рос­сии от своей будущей жены Марии Александровны Боко­вой. Она передавала ему просьбу Н. А. Некрасова - ре­дактора «Современника» - выступить в журнале с сооб­щением о наиболее острых проблемах естествознания. Очень жаль, конечно, что никаких подробностей пе­реговоров с Некрасовым не сохранилось. Что говорил великий поэт, какую именно статью хотел получить от Сеченова и т. д.- нам не известно. Некоторые исследова­тели предполагают, что тему статьи предложил Н. Г. Чер­нышевский, который находился в заключении в Петро­павловской крепости. Известно только, что Сеченов охотно согласился и приступил к написанию статьи. Но его одолевают сомне­ния, он терзается, что не сможет популярно изложить суть своего открытия. Сам он признавался: «Опыт пока­зывает, что писать популярно я не умею... впрочем я не теряю надежды выучиться этому искусству. Тогда мы и доведем речь с Некрасовым, а теперь пока дело должно приостановиться». В мае 1863 г. Сеченов вернулся в Петербург и сразу же засел за статью. Осенью она была совершенно гото­ва. Ученый отнес ее в «Современник». Первоначальное название статьи - «Попытка свести способы происхож­дения психических явлений на физиологические основы». В своем труде Сеченов утверждал, что вся разнообразная психическая деятельность человека является ответом го­ловного мозга на внешнее раздражение, причем концом любого психологического акта будет сокращение тех или иных мышц. «Все бесконечное разнообразие внешних проявле­ний мозговой деятельности сводится окончательно к од­ному лишь явлению - мышечному движению,- писал Сеченов.- Смеется ли ребенок при виде игрушки, улы­бается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю лю­бовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет на бумаге, везде окончательным актом является мышечное движение». Это было подлинным откровением, ведь до сих пор идеалисты рассматривали психику как особое духовное начало, заложенное в человеке. Недаром термины «пси­хика», «психология» произошли от греческого слова «ду­ша», да и сама психология ведет свое начало с появле­ния сочинения Аристотеля «О душе». Сеченов решитель­но и очень доказательно отметал эти идеалистические воззрения. Он был первым физиологом, который дерзнул начать изучение «душевной» деятельности теми же спо­собами, какими изучалась деятельность «телесная», более того - первым, кто осмелился свести эту душевную деятельность к тем же законам, каким подчиняется и те­лесная. В редакции журнала «Современник» из-за цензур­ных соображений заглавие изменили: «Попытка ввести физиологические основы в психические процессы». Одна­ко это не помогло. Совет по делам книгопечатания запре­тил печатать в «Современнике» работу Сеченова. Было предписано «воспретить помещение этой ста­тьи в «Современнике» и дозволить напечатание оной в медицинском или другом специальном периодическом из­дании с соблюдением следующих условий: во-первых, чтобы изменено было заглавие статьи, слишком ясно ука­зывающее на конечные, вытекающие из нее выводы; во-вторых, чтобы в заключительном пункте статьи (послед­ние одиннадцать строк) исключено было или переделано место «как человек вечно будет ценить и предпочитать хорошую машину дурной из множества однородных» и соответственно с сим изменены последующие строки». Набор сеченовской статьи для «Современника» № 10 за 1863 г. был рассыпан. И знаменитое произведение бы­ло напечатано в «Медицинском вестнике» (№ 47 и 48 за 1863 г.) под названием «Рефлексы головного мозга». За­ключительные строки статьи были выброшены. Один экземпляр «Медицинского вестника». Иван Ми­хайлович подарил Марии Александровне Боковой. Этот экземпляр примечателен тем, что Сеченов восстановил первоначальное заглавие и вписал вычеркнутые строки. Вот они: «В заключение считаю своим долгом успокоить нравственное чувство моего читателя. Развитым перед этим учением нисколько не уничтожается значение до­брого и прекрасного в человеке: основания для нашей любви друг к другу вечны, подобно тому как человек вечно будет ценить хорошую машину и предпочитать ее дурной из ряда однородных. Но эта заслуга развитого мною учения еще отрицательная, а вот и положительная; только при развитом мной воззрении на действия человека в последнем возможна высочайшая из добродете­лей человеческих - всепрощающая любовь, т. е. полное нисхождение к своему ближнему». Несмотря на попытку властей скрыть работу Сечено­ва от общества, она очень скоро стала достоянием широ­ких кругов читателей. О новых идеях всюду говорили, но­вые идеи обсуждали. Прогрессивная и мыслящая интеллигенция России зачитывалась Сеченовым. Трактат Ивана Михайловича Сеченова приобрел огромную популярность. Не было в ту пору ни одного об­разованного человека, который не прочел бы «Рефлексы головного мозга». По свидетельству Н. Е. Введенского, статья стала «сенсационным явлением», о ней велись беспрестанные споры, она завоевывала и сторонников и противников. Студенты считали необходимым знакомить­ся с «Рефлексами» для общего образования. Один из видных шестидесятников, член тайного обще­ства «Земля и воля» А. Ф. Пантелеев в своих воспомина­ниях писал: «Не одна молодежь, но и люди более зре­лых поколений прочли «Рефлексы» с самым серьезным вниманием: номер «Медицинского вестника» переходил из рук в руки, его тщательно разыскивали и платили большие деньги. Нмя И. М. Сеченова, доселе известное лишь в тесном кругу ученых, сразу пронеслось по всей России. Когда через три года я очутился в Сибири и про­жил в ней с лишним восемь лет, мне даже и там при­шлось встретить-людей, не только с большой вдумчиво­стью прочитавших «Рефлексы», но и усвоивших те идеи, к которым они логически приводили... «Рефлексы» долго привлекали к себе внимание; даже во второй половине 70-х годов, когда я опять очутился в Петербурге, на них при случае ссылались, ставили вопрос: насколько даль­нейшее развитие физиологии закрепило положения «Реф­лексов»? После выхода в свет труда Сеченова вспыхнула ост­рая полемика между двумя прогрессивными журнала­ми- «Современник» и «Русское слово». Критик «Русско­го слова» В. Зайцев, расхваливая «Рефлексы», в то же время предлагал внести в сеченовскую схему кое-какие поправки, которые в конечном счете опровергали основ­ные мысли русского ученого. Критик выступал против ма­териалистической направленности работы Сеченова. Революционные демократы и прежде всего друг Н. Г. Чернышевского М. А. Антонович, М. Е. Салтыков-Щедрин выступили с резкой контркритикой. Антонович опубликовал в «Современнике» две статьи под заголов­ком «Промахи». Доводы критика были столь убедитель­ны, что В. Зайцев вынужден был признать свои ошибки, правда, с оговорками и готовил ответ, но власти запретили дальнейшую дискуссию. Успех трактата был обусловлен не только тем, что Сеченов сказал новое слово в науке. Трактат имел и огромное философское значение. Один из противников сеченовского учения прямо писал: статья о рефлексах головного мозга почти четверть века пользовалась осо­бым вниманием интеллигентной публики потому, что «она.решала философскую проблему». Эту же мысль выразил и тогдашний министр внутренних дел Валуев, он харак­теризовал «Рефлексы головного мозга» как сочинение, которое «пропагандирует в популярной форме учение крайнего материализма». Спрос на статью ученого был огромен. И Сеченов приступает к подготовке второго издания, теперь уже отдельной книгой. Издатель А. Головачев рискнул подго­товить три тысячи экземпляров (тираж для того времени очень большой) без предварительной цензуры. Расчет издателя был довольно прост: раз дозволено первое из­дание, то, следовательно, нет никаких оснований задер­живать второе. Тем более что автор внес лишь новые на­учные данные, да сделал редакционные поправки. Но власть имущие рассудили по-иному. Они были насмерть перепуганы. Как! «Отъявленный материалист», «идеолог нигилистов», профессор, состоящий под тайным надзором полиции, издает книгу. Ту самую, из-за которой до сих пор бушуют страсти... И власти приняли самые срочные меры, чтобы помешать автору «пустить в более обширный оборот свое сочинение». Главное управление по делам печати дало указание обер-полицмейстеру Петербурга немедленно запретить книгу. Управление особо настаивало на немедленных действиях: «Если таковое распоряжение не будет сдела­но до часу дня сего 7-го апреля, Головачев может выпу­стить в свет книгу...» Сенатор М. Щербинин приказывает «означенную книгу... арестовать» и подвергнуть ее «судебному пресле­дованию», а заодно и автора и издателя. Сеченову грозила судебная расправа. Обеспокоенные друзья спрашивали, кого из адвокатов думает Сеченов привлечь для защиты. Он ответил «Зачем мне адвокат? Я возьму с собой в суд лягушку и проделаю перед судь­ями все мои опыты; пускай тогда прокурор опровергнет меня». Дело было передано в Петербургский окружной суд «с покорнейшей просьбой о судебном преследовании ав­тора и издателя книги «Рефлексы головного мозга» и об уничтожении самой книги». В вину автору было поставлено и то, что он «объяс­няет психическую деятельность головного мозга с мате­риалистических позиций», и то, что «книга не отличается отнюдь научным изложением, а представляет напротив популярную беседу с непосвященным читателем». А главное то, что «Рефлексы головного мозга» якобы ниспровергают понятия о добре и зле, разрушают моральные основы общества, ведут к развращению нравов... Из окружного суда «дело» попадает к прокурору су­дебной палаты, который, однако, вынужден признать, что «упомянутое сочинение проф. Сеченова не заключа­ет в себе таких мыслей, которые могли бы быть подведе­ны под точный смысл законов и за распространение коих сочинитель на основании ныне действующих узаконений мог бы быть признан подлежащим ответственности». Доводы прокурора были справедливы, в книге не бы­ло ничего, что можно было подвести под статью Уложе­ния о наказаниях. Министр юстиции князь Урусов был вынужден согласиться с мнением прокурора. Он написал министру внутренних дел Валуеву предостерегающее письмо: «Гласное развитие материалистических теорий при судебном производстве этого дела,- говорилось в письме,- может иметь следствием своим распростране­ние этих теорий в обществе, вследствие возбуждения осо­бого интереса к содержанию этой книги». В свою очередь и министр внутренних дел вынужден "был судебное пре­следование прекратить. 31 августа 1867 г. книга была ос­вобождена из-под ареста и поступила в продажу. Иван Михайлович Сеченов приобрел в правительст­венных кругах репутацию «отъявленного материалиста», идеолога сил, враждебных устоям государства. Именно эта репутация помешала избранию его в адъюнкты Ака­демии наук, препятствовала утверждению его профессо­ром Новороссийского университета; более того - на него обрушились реакционные журналы и. университетские профессора. Самых суровых мер наказания для Сечено­ва требовал от правительства петербургский митрополит. Он хотел, чтобы «господина профессора Сеченова сосла­ли для смирения и исправления» в Соловецкий мона­стырь «за предерзкое душепагубное и вредоносное уче­ние». От Сеченова не скрывали причин, по которым его преследовали. Один из сановников прямо сказал Сече­нову: «Напрасно вы напечатали ваши «Рефлексы голов­ного мозга». На это ученый с достоинством ответил: «На­до ведь иметь мужество высказывать свои убеждения». Вскоре после этого разговора Сеченов вновь издает «Рефлексы головного мозга» (1871 г.). В 1872 г. либеральный журнал «Вестник Европы» на­печатал объемистый труд Кавелина «Задачи психологии». Хотя Сеченов и не был назван в этом произведении, всем становилось очевидно, с кем полемизирует его автор. За ответ на статьи петербургского профессора И. Сеченов взялся «с особым удовольствием». Каждый вечер он пи­сал замечания на труд Кавелина, некоторые положения статьи обсуждал с И. И. Мечниковым. В одиннадцатом номере «Вестника Европы» за тот же год появилась статья И. М. Сеченова «Замечания на книгу г. Кавелина «Задачи психологии», которая изобличила элементар­ное невежество профессора-идеалиста, непонимание им законов развития живой материи. Ученый доказывал, что кавелинская доктрина повторяет старые ошибки идеалистов. В апрельском номере «Вестника Европы» появился обширный труд Сеченова «Кому и как разрабатывать психологию». Это второе после «Рефлексов головного моз­га» капитальное исследование вопроса о сознании как свойстве материи. Но то, что в «Рефлексах» было лишь намечено, здесь разработано много полнее... Вскоре Сеченов выпустил книгу «Психологические этюды», в которую вошли «Рефлексы головного мозга», «Замечания на книгу г. Кавелина «Задачи психологии» и «Кому и как разрабатывать психологию». Через год «Этюды» появились в Париже, на французском языке. Именно благодаря «Этюдам» Сеченов был избран одним из почетных председателей I Международного конгресса психологов в Париже (1889 г.). Но Кавелин не угомонился. Он выступил с «Письма­ми в редакцию «Вестника Европы» по поводу замечаний и вопросов профессора Сеченова», в которых пытался до­казать, что его извратили и не поняли, протестовал про­тив того, что Сеченов отнес его к разряду «метафизиков и идеалистов старого закала». Сеченов на этот объемистый труд, который занял че­тыре, номера журнала, ответил небольшой статьей - «Несколько слов в ответ на «Письмо г. Кавелина» - и прекратил дальнейшую дискуссию. Вот мотив: «В наших взглядах на то, что такое наука, что такое положитель­ный метод, что значит объяснить явление и пр.,- писал Сеченов,- лежат слишком глубокие различия, чтобы нам спорить друг с другом...» Своими возражениями Сеченов нанес идеалистам со­крушительный удар. Так называемый «спор о душе» закончился полной победой Сеченова. Характеризуя итоги полемики, Салтыков-Щедрин пи­сал, что в ней «голос Сеченова звучал глубоким басом, а голос Кавелина мягким тенором». Спор Сеченова с Кавелиным был в центре внимания русской интеллигенции, он оставил след в научной и ху­дожественной литературе. Так, Плеханов в 90-х гг., поле­мизируя с народниками, говорил Михайловскому, что тот попадает в положение Кавелина в споре с Сечено­вым. Плеханов же первым указал на психологические исследования Сеченова как на неоспоримое свидетель­ство торжества науки. И. П. Павлов возводил к Сеченову начало научной психологии, а его «Рефлексы» считал «гениальным взма­хом научной мысли». К. А. Тимирязев подчеркивал, что Сеченов был едва ли не самым глубоким исследователем в области научной психологии. Педагог К. Д. Ушинский исходил из сеченовского торможения, когда обосновывал свой взгляд на «заученные рефлексы», а драматург А. Н. Островский пытался понять явления художествен­ного творчества с позиций материалистической теории о мозге. Он даже набросал план статьи «Об актерах по Сеченову». И совершенно прав был первый биограф Сеченова профессор М. Н. Шатерников, который писал: «Мысли, изложенные в «Рефлексах», были так смелы и новы, ана­лиз натуралистов проник в темную область психических явлений и осветил ее с таким искусством и талантом, что потрясающее впечатление, произведенное «Рефлекса­ми» на все мыслящее русское общество, становится вполне понятным». Неоспоримая заслуга Сеченова в том, что своими «Рефлексами головного мозга» он заложил основы под­линно научной психологии. Автор статьи: Глухов А.Г.

1. Рефлекс головного мозга

3. Инстинкт и динамический стереотип

Заключение

Список литературы

Введение

Рефлекс это непроизвольная реакция мышцы на внешнее раздражение тела. Рефлекс возбуждается в спинном мозге (medulla spinosa) и возбуждение передается непосредственно двигательному аппарату. При сознательных реакциях, информация из спинного мозга поступает прямо в головной мозг (cerebrum), где ожидает дальнейших инструкций.

Основой рефлекса является контур рефлекса, включающий много частей, которые вместе формируют функциональный модуль. Регистры рецепторов получают информацию и передают ее центростремительному нейрону (передающая связь), который, в свою очередь, передает информацию в спинной мозг.

Контактная точка (синапс), является переключателем от чувствительной к двигательной нервной клетке. Импульсы проходят через спинной мозг в исполнительный орган через центробежный нейрон.

Явным примером служит коленный рефлекс. Удар по четырехглавой мышце рефлексным молотком вызывает внезапное мышечное распрямление. Сигнал о распрямлении поступает в спинной мозг (medulla spinalis) через мускульную ось. Здесь клетки переднего нароста вызывают мышечное сокращение. Обязательные мускульные рефлексы имеют место в пределах одного сегмента спинного мозга. Здесь одна чувствительная и одна двигательная нервные клетки соединены, что и вызывает рефлекс.

В других случаях, мышечное сокращение вызывается кожей. Удар в живот, к примеру, вызывает напряжение брюшных мышц (рефлекс брюшной стенки). Несколько нервов обычно связаны (несколько контактных точек - полисинаптический рефлекс).

Цель работы – представить учение о рефлексах.

Задачи работы – рассмотреть рефлекс головного мозга, представить условные и безусловные рефлексы, охарактеризовать инстинкт и динамический стереотип.

1. Рефлекс головного мозга

Рефлекс головного мозга - это, по Сеченову, рефлекс заученный, т. е. не врожденный, а приобретаемый в ходе индивидуального развития и зависящий от условий, в которых он формируется. Выражая эту же мысль в терминах своего учения о высшей нервной деятельности, И. П. Павлов скажет, что это условный рефлекс, что это временная связь. Рефлекторная деятельность - это деятельность, посредством которой у организма, обладающего нервной системой, реализуется связь его с условиями жизни, все переменные отношения его с внешним миром. Условно - рефлекторная деятельность в качестве сигнальной направлена, по Павлову, на то, чтобы отыскивать в беспрестанно изменяющейся среде основные, необходимые для животного условия существования, служащие безусловными раздражителями. С двумя первыми чертами рефлекса головного мозга неразрывно связана и третья. Будучи "выученным", временным, изменяющимся с изменением условий, рефлекс головного мозга не может определяться морфологически раз и навсегда фиксированными путями. «Анатомической» физиологии, которая господствовала до сих пор и в которой все сводится к топографической обособленности органов, противопоставляется физиологическая система, в которой на передний план выступает деятельность, сочетание центральных процессов. Павловская рефлекторная теория преодолела представление, согласно которому рефлекс якобы всецело определяется морфологически фиксированными путями в строении нервной системы, на которые попадает раздражитель. Она показала, что рефлекторная деятельность мозга (всегда включающая как безусловный, так и условный рефлексы) - продукт приуроченной к мозговым структурам динамики нервных процессов, выражающей переменные отношения индивида с внешним миром.

Наконец, и это самое главное, рефлекс головного мозга - это рефлекс с «психическим осложнением». Продвижение рефлекторного принципа на головной мозг привело к включению психической деятельности в рефлекторную деятельность мозга.

Кардинальное положение сеченовского рефлекторного понимания психического заключает признание того, что содержание психической деятельности как деятельности рефлекторной не выводимо из "природы нервных центров", что оно детерминируется объективным бытием и является его образом. Утверждение рефлекторного характера психического связано с признанием психического отражением бытия. И. М. Сеченов всегда подчеркивал реальное жизненное значение психического. Анализируя рефлекторный акт, он характеризовал первую его часть, начинающуюся с восприятия чувственного возбуждения, как сигнальную. При этом чувственные сигналы "предуведомляют" о происходящем в окружающей среде. В соответствии с поступающими в центральную нервную систему сигналами вторая часть рефлекторного акта осуществляет движение. Сеченов подчеркивал роль "чувствования" в регуляции движения. Рабочий орган, осуществляющий движение, участвует в возникновении психического в качестве не эффектора, а рецептоpa, дающего чувственные сигналы о произведенном движении. Эти же чувственные сигналы образуют "касания" с началом следующего рефлекса. При этом Сеченов совершенно отчетливо показывает, что психическая деятельность может регулировать действия, проектируя их в соответствии с условиями, в которых они совершаются, только потому, что она осуществляет анализ и синтез этих условий.

На передний план в работах Павлова необходимо и закономерно выступает физиологический аспект рефлекторной теории. Все его учение направлено на раскрытие внутренних закономерностей тех нервных процессов, которые опосредуют зависимость ответных реакций от раздражителей, от внешних воздействий. Такими внутренними законами и являются открытые И. П. Павловым законы иррадиации и концентрации, возбуждения и торможения и их взаимной индукции. Раздражители получают переменное значение, изменяющееся в зависимости от того, что они в силу предшествующего опыта, отложившегося в коре в виде системы условных нервных связей, для данного индивида сигнализируют. Свое учение о высшей нервной деятельности, разработанное при исследовании животных, И. П. Павлов признал необходимым дополнить применительно к человеку идеей о второй сигнальной системе, взаимодействующей с первой и действующей по тем же физиологическим законам. Для второй сигнальной системы решающим является то, что раздражителем в ней выступает слово - средство общения, носитель абстракции и обобщения, реальность мысли. Вместе с тем вторая сигнальная система, как и первая, - это не система внешних явлений, служащих раздражителями, а система рефлекторных связей в их физиологическом выражении; вторая сигнальная система - это не язык, не речь и не мышление, а принцип корковой деятельности, образующий физиологическую основу для их объяснения. Однако понятие второй сигнальной системы, введенное для объяснения особенностей высшей нервной деятельности человека, остается пока по преимуществу обозначением проблемы, которую надлежит разрешить.

Павловское учение заполнило понятие рефлекторной деятельности, введенное первоначально в науку для характеристики реакций низших этажей нервной системы, физиологическим содержанием, относящимся к самому высокому этажу, лишило этот термин прежде им выполняемой функции служить средством различения разных уровней, дифференциации низших и высших уровней человеческой деятельности. В результате в павловской школе наметилась тенденция к сведению или подтягиванию всей физиологии к учению о деятельности коры (и к тому, что в нижележащих этажах нервной системы доступно ее контролю). Из поля зрения физиологии начало уходить все многообразие физиологических функций организма и изучение специфических закономерностей низших уровней нервной системы. В связи с таким подтягиванием всей физиологии к изучению деятельности собственно одной только коры стоит, с другой стороны, тенденция на слияние психологии с физиологией путем полного сведения психологии к физиологическому учению о высшей нервной деятельности. В вышеуказанной линии, выступившей довольно заостренно на павловской сессии, - источник ряда трудностей, с которыми в последующие годы столкнулась павловская школа.

Павлов сам указал на необходимость изучения новых законов того, что он назвал второй сигнальной системой, связанной с ролью речи в психике человека. Дать на этот вопрос ответ, хотя бы приближающийся к той классической четкости, с какою Павлов разработал учение об условных рефлексах, остается нелегкой задачей будущих исследований. Они должны завершить дело Павлова, разработав учение о физиологических механизмах высших форм сознательной деятельности человека.

2. Условный и безусловный рефлекс

Исходя из вышесказанного, исследователь природы имеет полное право рассчитывать на адекватность своих гипотез реальным моделями поведения животных. В этом отношении очень показателен известный эксперимент великого физиолога И.П. Павлова с выработкой условного рефлекса у собаки. Напомним его. В эксперименте И.П. Павлова собаку регулярно, сразу после резкого звонка, кормили. После значительного числа повторов сочетаний звонка и кормления, был проведен заключительный эксперимент, в котором включался звонок, но собаку не кормили. У собаки измеряли выделение слюны в ответ на звонок, как показатель осведомленности собаки о том, что пришло время кормления. Оказалось, что у собаки стала вырабатываться слюна на звонок, когда еду ей даже не показывали. И.П. Павлов назвал открытое явление «условным рефлексом». Он интерпретировал его как показатель возникновения в мозгу собаки новой связи между звуковым анализатором и пищевым центром, помимо ранее существующей связи между зрительным и обонятельными анализаторами и пищевым центром. Эта новая связь образовалась благодаря специально организованной дрессировке собаки.

Постараемся теперь интерпретировать результаты эксперимента И.П. Павлова, как показатель способности собаки активизировать в нервной познавательной сети свои потенциальные познавательные модели под действием активатора банка информации (АБИ), которым являлся задуманный И.П. Павловым эксперимент.

В данном произведении И.М. Сеченов утверждает свой тезис о том, что все внешние проявления мозговой деятельности могут быть сведены на мышечное движение . (Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге - везде окончательным фактом является мышечное движение).

Это произведение И.М. Сеченова является вводной частью в его, так называемую, теорию. Именно в ней он делит по происхождению все мышечные движения на две группы - невольные и произвольн ые, именно им он посвятит свои последующие главы, где он даст им более полный и точный анализ.

НЕВОЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ

Три вида невольных движений:

1) Рефлексы (в тесном смысле) на обезглавленных животных, движения у человека во время сна и при условиях, когда его головной мозг, как говорят, не действует

2) Невольные движения, где конец акта ослаблен против начала его более или менее сильно-задержанные невольные движения

3) Невольные движения с усиленным концом - испуг, элементарные чувственные наслаждения. - Случаи, где вмешательство психического момента в рефлекс не изменяет природы последнего. - Сомнамбулизм, опьянение, горячечный бред и пр.

Основная теоретическая часть по теме невольных движений доказывается И.М. Сеченовым через примеры экспериментов на обезглавленной лягушке.

Невольные движения И. М Сеченов описывает как простейший механизм: от кожи к спинному мозгу тянутся чувствующие нервные нити, а из спинного мозга выходят к мышцам нервы движения; в самом же спинном мозгу обоего рода нервы связываются между собою при посредстве так называемых нервных клеток. Благодаря этой связи происходят отраженные движения - возбуждение чувствующего нерва отражается на движущем.

Но и головной мозг может действовать по принципу машины. И.М. Сеченов приводит в пример нервную даму, которая вздрагивает от ударов кулака по столу при определенной силе удара. Со временем она вздрагивать перестает. При увеличении силы удара опять вздрагивает, а при его повторении - перестает. В этом явлении проявляется детерминированность поведения, которую И.М. Сеченов формулирует в закон: если возбуждение чувствующего нерва сильнее того, какое ему когда-либо случалось выдерживать, то оно при всевозможных условиях вызывает роковым образом отраженны, т.е. невольные движения .

Но при этом если человек подготовлен к внешнему воздействию, то независимо от окончательного эффекта, в нем всегда родится противодействие этому влиянию. Это происходит благодаря функционированию головного мозга.

Кроме того головной мозг регулирует отношение между силой раздражения и его эффектом.

При внезапности действия раздражителя у человека возникает испуг. Высшая степень испуга - обморок и окаменелость. Эти явления родственны. Обморок происходит вследствие отражения с чувствующего нерва на бродящий. Возбужденный, тот ослабляет или даже приостанавливает биение сердца. Окаменелость выражается обыкновенно усиленным и продолжительным сокращением мышц лица и некоторых из других мышц туловища.

сеченов рефлекс головной мозг

Потом Сеченов плавно переходит к раскрытию сочетания деятельности отдельных отражательных элементов в сложное отраженное действие.

Он логически выводит так называемую необходимость: вне межклеточной связи нельзя было бы объяснить способа происхождения даже самого элементарного рефлекса .

Но сочетаются ли все отражательные элементы тела равномерно между собой?

Ответ: все тело животного можно разделить на 4 главных отражательных группы: головную - кожи и мышцы головы с их отражательной связью, туловищную - кожу и мышцы туловища с их нервной связью, группу верхних конечностей и такую же группу нижних. Каждая группа отделена от прочих и может действовать самостоятельно, но в то же время она связана со всеми остальными.

Механизм группирования отражательных элементов заключается:

1. Вообще в сочетании нервных клеток между собою отростками

2. В связи некоторых отражательных элементов, из общей суммы их в теле, с изолированными от прочих центральными механизмами в продолговатом мозгу (а может быть и в др. частях головного мозга).

Главнейшие характеры невольных движений:

1. Движение происходит быстро вслед за чувственным раздражением.

2. И то и другое более или менее соответствуют друг другу.

3. Невольные движения всегда целесообразны. Они направлены на выживание (в некоторых из случаев целесообразность доведена до такой степени, что движение перестает казаться наблюдателю автоматичным и начинает принимать характер разумного).

Рассмотрим такое сложное поведение человека, как пьяное состояние и поведение лунатика. При анализе данных примеров получаем:

1. Невольные движения могут сочетаться с движениями, вытекающими из определенных психических представлений

2. Невольные движения могут представлять целый ряд актов

3. Бывают случаи невольного движения, где присутствие чувственного возбуждения, начало всякого рефлекса, хотя и понимается, но не может быть определено с ясностью.

Так у лунатика эквилибристика невольное движение может сочетаться с ходьбой, - актом, вытекающим из какого-нибудь психического представления, с движением неинстинктивным.

Все движения по механизму своего происхождения всегда невольны, если происходят без участия рассуждающей способности.

Этим и исчерпывается сфера невольных движений.